…И Дохтуров, гроза врагов,
К победе вождь надежный!

В. А. Жуковский

I

О детских годах выдающегося русского полководца, героя , известно немногое. Родился Дмитрий Сергеевич Дохтуров 1 сентября 1759 года в семье капитана лейб-гвардии Преображенского полка Сергея Петровича Дохтурова. Род его был древним, известным в истории еще с XVI века, но весьма небогатым. Дохтуровы были обычными мелкопоместными дворянами средней руки.

В семье чтились военные традиции. Отец и дед Дмитрия были офицерами Преображенского полка, старейшего полка русской гвардии, сформированного еще Петром I в 1687 году в селе Преображенском. Детство Дмитрий Дохтуров провел в имении матери в селе Крутом Каширского уезда Тульской губернии. Это была ровная размеренная жизнь, обычная для весьма заурядной барской усадьбы, не отмеченная ничем особенно примечательным.

Самые яркие впечатления остались у Дмитрия от общения с крестьянами и дворовыми детьми. Он тонко подмечал особенности русского характера, доброту и радушие простых людей. И, может быть, именно от этих детских впечатлений происходит та неизменная забота о русском солдате, которую он всегда проявлял, став военачальником.

Родители Дмитрия, однако, несмотря на свои весьма скромные доходы, стремились дать детям хорошее домашнее образование. Особое внимание уделялось изучению иностранных языков. В одиннадцать лет Дмитрий Дохтуров легко говорил на французском и немецком языках и даже на не столь популярном тогда итальянском.

Устройство будущего Дмитрия было главной заботой родителей. Материальное состояние семьи не позволяло рассчитывать на легкую и блестящую карьеру. Надежда могла быть лишь на военную службу. К тому же будущий полководец с малых лет проявлял интерес к военным рассказам отца. В январе 1771 года Сергей Петрович довез сына в Петербург, где старому преображенцу пришлось воспользоваться своими связями. Он обратился к влиятельным сослуживцам по Преображенскому полку, и мальчик был представлен Екатерине II.

С 1 февраля 1771 года Дмитрий был принят в Пажеский корпус. Воспитанники Пажеского корпуса изучали французский и немецкий языки, геометрию, географию, фортификацию и , а также обучались искусству танца, рисования, фехтования и верховой езды.

В отличие от многих Дмитрий Дохтуров во всем мог рассчитывать только на себя, поэтому он отличался прилежанием и старательностью. В 1777 году он становится камер-пажем, а весной 1781 года выходит из Пажеского корпуса в чине поручика гвардии.

Служба в лейб-гвардии Преображенском полку, куда Дохтуров был определен по выпуске, началась вполне счастливо. Еще в 1774 году Екатерина II назначила генерал-адъютанта Г. А. Потемкина в чине подполковника гвардии командующим Преображенским полком. Потемкин быстро разглядел военные способности Дохтурова, оценил его знания и исполнительность. Дохтуров был произведен в капитаны и скоро стал командовать ротой.

Г. А. Потемкин был не только царедворцем, но и видным военачальником. Он не любил пустые парады и уделял немалое внимание обучению войск, которое старался строить в соответствии с требованиями румянцевско-суворовской военной школы. Он переменил одежду в войсках. По его предложениям были обрезаны косы, солдаты перестали пудриться. В специальной докладной записке Потемкин писал: «Завивать, пудриться, плесть косы - солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов». Кроме ограничения наказаний солдат, запрещения употреблять солдат на частные работы командиров и других мелких нововведений, Потемкин произвел также войсковые преобразования. Он увеличил на 18 процентов конницу, сформировав 10-эскадронные драгунские и 6-эскадронные гусарские полки. Для усиления пехоты он увеличил число гренадер, сформировал мушкетерские четырехбатальонные полки, устроил егерские батальоны. Егерский батальон был введен им и в состав Преображенского полка. В него вошли отборные солдаты и лучшие офицеры. Среди других такой чести был удостоен и Дохтуров. В 1784 году он назначается командиром егерской роты.

Основное время преображенцев проходило в гарнизонной службе - в охране царского двора, в содержании городских и полковых караулов, участии в парадах и церемониалах. Кроме прямых служебных обязанностей, офицеры гвардии должны были бывать «непременными участниками всех дворцовых балов, маскарадов, куртагов и ассамблей, а также опер, которые давались в Высочайшем присутствии, в специально для этого построенном доме на Невской першпективе». В царствование императрицы Елизаветы Петровны такие праздники бывали почти ежедневно. О жизни гвардии историк Преображенского полка пишет в несколько сгущенных красках: «Что же касается до жизни гвардии в Петербурге в век Екатерины, то все общество, в последних годах ее царствования, утопало в роскоши, и прежняя дешевизна была совершенно забыта. Торговцы и магазинщики не знали пределов тех цен, которые они назначали для покупателей, видя изменения мод и фасонов чуть ли не ежемесячно. К этому времени от всякого порядочного человека, а в особенности от офицера гвардии требовались прежде всего „изящная внешность и одежда с прическою“, так что беднейший из преображенцев считал своим непременным долгом заказывать себе в год по нескольку мундиров, обходившихся ему не менее 120 рублей каждый. К сожалению, за этот период приходится отметить некоторый упадок дисциплины и распущенность при исполнении служебных обязанностей. При полном равнодушии к подобному печальному состоянию со стороны начальствующих лиц неудивительно, что с каждым днем распущенность эта возрастала. Дело дошло до того, что нередко караульных можно было встречать на улице, свободно разгуливающих по-домашнему, то есть в халатах, а их жен - надевавших мундир и исполнявших обязанности мужа. Кутежи и дебоши гвардейской молодежи начали принимать колоссальные размеры. Не было конца рассказам о выбитых окнах, о купчиках, до полусмерти напуганных гвардейцами и проч.».

Дмитрия Дохтурова такая служба не удовлетворяла, он жаждал настоящего дела, достойного русского офицера. Так протекло несколько лет службы, не принесших Дохтурову ни чинов, ни славы.

В июне 1788 года шведы начали военные действия против России. Однако наступление шведов было приостановлено, и лишь летом 1789 года русская армия сама активизировала действия. Предстояла война на море.

Капитан Дохтуров во главе роты в мае 1789 года прибыл в Кронштадт, где формировалась гребная флотилия из егерей гвардейских полков. Здесь вплоть до июля гвардейцы обучались ведению морского боя. В июле 18 галер гребной флотилии вместе с Балтийским флотом вышли навстречу шведам.

Шведы не захотели принять бой в открытом море и встали на Роченсальмском рейде. Однако это не остановило русскую эскадру, и 13 августа 1789 года состоялся ожесточенный бой, который длился 14 часов. Гвардейцы показали пример высокого мужества и отваги. Чтобы закрыть вход русскому флоту, шведы затопили несколько своих судов. Гвардия в течение четырех часов под огнем шведского фрегата и береговых шведских батарей на шлюпках прорубала с помощью топоров и крючьев проход для своих кораблей. За мелкими судами прошли и галеры. Завязался рукопашный бой.

Командующий русской эскадрой принц Нассау-Зиген писал в донесении к императрице: «Не могли бы мы достигнуть столь совершенной над ними победы, если бы не предуспели открыть ход, который захватили шлюбки канонерския лейб-гвардиею вооруженный. Командующий галерным флотом не может довольно выхвалить сего корпуса вообще; но те, которые находилися на кайках и канонерских шлюбках, по словам его, превышают все, что он может сказать к похвале их…»

В этом сражении отличился и капитан Дохтуров. Солдаты удивлялись отваге своего на вид невзрачного, среднего роста, всегда спокойного командира. Но стремительность и хладнокровие его во время абордажных схваток были достойны бывалою солдата. В горячке боя он даже не обратил внимания на ранение плеча и участвовал в сражении до конца. Действия Дохтурова не прошли незамеченными. Наградой ему была золотая шпага с надписью «За храбрость», которой, кроме него, за этот бой был удостоен лишь один офицер, капитан Степан Митусов.

Отличился Дохтуров и в шведской кампании следующего 1790 года при высадке десанта на остров Герланд, где он командовал тремястами преображенцев.

Шведский флот, потерпев ряд поражений, отступил в Выборгский залив, где был прижат русскими кораблями.

21 июня Густав III попробовал уйти из ловушки, в которую сам завел свой флот. Бой продолжался два дня, и успех колебался то в одну, то в другую сторону. Здесь-то и понадобились увертливые легкие суда гребной флотилии гвардейцев. Они сумели зайти с тыла и обеспечили победу русского флота.

После окончания шведской кампании гвардия вернулась в Петербург, и для Дмитрия Дохтурова вновь началась обычная гарнизонная служба и жизнь офицера гвардии. Такая служба не удовлетворяла Дохтурова, мечтавшего не о придворных и великосветских балах, а лишь о пользе Отечества. Дохтуров принимает решение перевестись на службу в полевую армию. Просьба его была удовлетворена, и Дохтуров в чине полковника становится командиром Елецкого мушкетерского полка. Позднее Дохтуров скажет: «Я никогда не был придворным, не искал милостей в главных квартирах и у царедворцев - я дорожу любовью войск, которые для меня бесценны».

II

К 1805 году, когда Россия оказалась в состоянии войны с Наполеоном, Дмитрий Сергеевич Дохтуров был в чине генерал-лейтенанта и возглавлял Московский мушкетерский полк, которому в составе Подольской армии предстояло выступить в Австрийский поход.

Русская армия в это время во многом уступала армии Наполеона. Конечно, в ней были талантливые генералы, такие, как суворовские герои Багратион и Милорадович, было и немало солдат, участвовавших в Итальянском и Швейцарском походах Суворова. Однако павловские нововведения нанесли армии неизгладимый ущерб. В основу подготовки армии был положен утвержденный Павлом «Воинский устав о полевой пехотной службе» (1796 г.), в котором основное внимание было уделено строевой подготовке, а главной формой ведения боя утверждалась устаревшая к тому времени и опровергнутая военной практикой Румянцева и особенно Суворова линейная тактика. После вступления на престол Александр I произвел в армии некоторые несущественные изменения, в целом же указы Павла I остались почти нетронутыми.

В Подольской армии общей численностью в 50 тысяч человек было немало опытных солдат, воевавших в войсках Суворова, но вооружение армии нуждалось в обновлении. Передовые генералы приходили к выводу, что в армии необходимо ввести новую тактику боя, учитывающую опыт суворовских походов и сражений. Но времени на переобучение солдат и перестройку армии не было, и все делалось в спешке, во время похода.

Армия вышла из Радзивиллова, где она формировалась, 13 августа 1805 года, а 9 сентября ее возглавил М. И. Кутузов. Марш в Австрию осуществлялся двумя частями. Впереди шла пехота, состоявшая из пяти отрядов, которыми командовали генерал-майор П. И. Багратион, генерал-майор М. А. Милорадович, генерал-лейтенант Д. С. Дохтуров, генерал-майор С. Я. Репнинский и генерал-лейтенант Л. Ф. Мальтиц. За пехотой следовали конница и артиллерия.

Поход проходил в тяжелейших условиях. Осенними дождями размыло дороги. Приходилось делать дневные остановки, чтобы дать войскам отдых и хоть как-то привести в порядок одежду и обувь. Пищу себе солдаты готовили на кострах.

Дохтурову, как и другим генералам, много времени приходилось отдавать продовольственному обеспечению своих войск, так как армия плохо снабжалась провиантом. Но основные силы Дохтуров направлял на то, чтобы обучить солдат рассыпному строю, стрельбе, рукопашному бою. В этом немалую помощь оказывали ему не только опытные офицеры, но и суворовские ветераны, обучавшие новичков. Эти уроки не пройдут даром, за что впоследствии солдаты будут особенно признательны своему командиру.

Русские войска шли на соединение с союзной австрийской 46-тысячной армией под командованием генерала Макка. Но к тому времени, когда Кутузов был уже поблизости, войска Макка сдались без боя. Это случилось 7 октября 1805 года около городка Ульм. В этот же день Кутузов утвердил план возможного генерального сражения, намеченный им несколько дней ранее. Уже здесь Кутузов проявлял огромное доверие Дохтурову. Он предписывал: «Во время дела противу неприятеля, ежели вся пехота будет действовать вместе, то командовать обоими флангами старшему генерал-лейтенанту Дохтурову». Однако Кутузову удалось избежать генерального сражения с многократно превосходящими силами французов. Началось планомерное отступление от Браунау до Кремса, которое продолжалось около месяца. Солдаты были голодные и раздетые. Но от союзной армии уже никто не ждал помощи. «Мы идем по ночам, мы почернели… офицеры и солдаты босиком, без хлеба. Какое несчастье быть в союзе с такими негодяями, но что делать!..» - возмущался Дохтуров в письме к жене.

Отступление осуществлялось по правому берегу Дуная, по прибрежной полосе шириной метров в 200–300, обрамленной с левой стороны Дунаем, с правой - лесистыми горами. Арьергардом командовал Багратион и настолько удачно, что французы так и не сумели нанести нашей армии сколько-нибудь существенного урона.

Наполеон послал вперед корпус Мортье, чтобы он вступил в Кремс раньше русских и перекрыл им путь через Дунай. Узнав о движении корпуса Мортье к Кремсу, Кутузов ускорил темп, и русские войска перешли мост, когда Мортье только подошел к Кремсу.

Кутузов увидел, что корпус Мортье оказался в весьма невыгодном положении. Он послал Дохтурова с его дивизиями в тыл и фланг корпуса Мортье, а Милорадович должен был обрушить удар с фронта. Крутым лесистым склоном Дохтуров провел свои войска, оставил в горах бригаду генерал-майора А. П. Урусова, чтобы он перекрыл отход Мортье через горы, а сам с оставшимися полками зашел в тыл французам. 6-й егерский полк устремился в штыковую атаку, французы не выдержали и отошли к деревне Лоим, где заняли удобную позицию. Затем Мортье предпринял против Дохтурова кавалерийскую контратаку и сумел приостановить наступление.

Дохтуров послал бригаду генерал-майора К. К. Уланиуса обойти неприятеля и атаковать его с фланга в то время, когда с фронта начнет наступать Московский полк. Уже затемно Дохтуров сам повел Московский полк в атаку. Одновременно ударил в тыл и фланг Уланиус. Во французских войсках возникла паника. Некоторые части попробовали вырваться через горы, но здесь преградил им путь генерал-майор Урусов. Завершили операцию полки Милорадовича. Самому же маршалу Мортье с трудом удалось в числе немногих переправиться через Дунай.

Дохтуров докладывал об этом сражении Кутузову: «Все три батальона Московского мушкетерского полка, составлявшие первую линию, грудью шли вперед, исполняя во всей точности мои приказания… Неприятель нестрашим наступлением линии был опрокинут, а две его пушки гренадерским батальоном Московского мушкетерского полка под командою майора Шамшева взяты…» По сообщению Дохтурова, «в полон взято штаб- и обер- и нижних чинов до двух тысяч человек». Кроме того, было захвачено два французских знамени. В этом сражении Дохтуров сумел показать себя не только исполнителем воли командующего и бесстрашным воином, но и прозорливым военачальником, умеющим мыслить стратегически.

Здесь Наполеон понял, что перед ним хотя и немногочисленная армия, но состоит она из мужественных и неустрашимых солдат, которыми командуют талантливые полководцы. Несмотря на старание Наполеона навязать русским генеральное сражение, Кутузову все же удалось соединиться с корпусом Буксгевдена и изменить соотношение сил в свою пользу.

К этому времени в армию прибыли Александр I и австрийский император Франц. Александр I жаждал славы победителя Наполеона, и союзные войска, начиная с 15 ноября, стали искать сражения. Наполеон же отводил войска, подыскивая удобную для сражения позицию. Такой позицией и стало вскоре поле Аустерлица.

19 ноября глубокой ночью в Кржижановице состоялся спешный военный совет союзных войск, на котором австрийский полковник Вейротер ознакомил военачальников с диспозицией боя. План был бездарный во всех отношениях. Однако обсуждать принятый обоими императорами план было бессмысленно. Кутузов лишь формально значился главнокомандующим, фактически же руководство сражением взял на себя Александр I. Приближалась одна из самых горьких страниц в истории русской армии. Согласно плану сражение должен был начать левый фланг с тем, чтобы, прорвавшись, зайти с правого фланга в тыл противнику.

20 ноября 1805 года в 7 часов утра Дмитрий Сергеевич Дохтуров первым повел свою колонну в наступление. О том, как оно развивалось, Кутузов писал в рапорте Александру I: «…Первая колонна, спустясь с горы и прошед деревню Аугест около 8 часов утра, по упорном сражении принудила неприятеля ретироваться к деревне Тельниц… Первая колонна овладела деревнею Тельниц и дефилеями… Отступавшие неприятельские войска, снова построясь и получив подкрепление, опять устремились на первую колонну, но были опрокинуты совершенно так, что колонна сия, наблюдая во всем данную ей диспозицию, не переставала преследовать неприятеля, троекратно побежденного».

Дохтуров занял деревню Сокольниц и мог бы продолжить наступление, но согласно плану необходимо было дождаться выравнивания фронта. Дальнейшие события по вине Александра I развивались таким образом, что Наполеон прорвал центр союзных войск и начал успешно наступать в направлении деревни Аугест. Правда, еще до полного прорыва французами центра союзных войск была возможность как-то изменить ход событий. Для этого Буксгевдену нужно было вовремя повернуть свои колонны во фланг войскам Сульта, но Буксгевден не внял ни советам Дохтурова, ни даже приказу отводить войска назад, отданному Кутузовым. Вместо этого он слепо следовал изначальной диспозиции и метр за метром заводил войска в окружение. Когда же французы ринулись в тыл левому флангу, Буксгевден, видя полную безнадежность положения, бросил свои войска и позорно бежал с поля боя. Войска левого фланга выводил из окружения Дохтуров.

Дохтуров выделил три полка против корпуса Даву, а с остальными двинулся на прорыв. Вырваться можно было лишь через узкую плотину, которая была в руках французов. Обнажив золотую шпагу с надписью «За храбрость», Дохтуров крикнул: «Ребята, вот шпага матушки Екатерины! За мной!» Это был призыв к ветеранам, помнившим победы русской армии при Екатерине II, это было напоминание о походах Суворова. Как и при Кремсе, Дохтуров сам повел в атаку Московский полк. Французы были смяты, в их войсках образовалась брешь, в которую устремились полки Дохтурова. Но войска проходили через плотину под огнем французской артиллерии, и потери были значительны. Полки, выставленные для прикрытия, почти полностью погибли. В колонне Дохтурова погибло 6359 человек, то есть более половины всего состава. Общие потери союзных войск в аустерлицком сражении - 27 тысяч человек, из них 21 тысяча - русских. Наполеон потерял лишь 12 тысяч.

Когда на другой день колонна Дохтурова догнала русскую армию, ее уже считали погибшей. Многократное «Ура!», стихийно пронесшееся по армии, было лучшей похвалой мужеству воинов и полководческому таланту Дохтурова. Имя Дмитрия Сергеевича Дохтурова переходило из уст в уста. Талант и мужество полководца стали известны не только России, но и Европе. После Аустерлица Кутузов отмечает Дохтурова как «одного из отличнейших генералов, особенно заслужившего любовь и уважение армии». Сам Дохтуров писал жене, что он «заслужил в этом походе поистине нечто весьма драгоценное - репутацию честного человека». Современники неизменно среди качеств его характера отмечали скромность, и в этой самооценке она проявляется с избытком. Дмитрий Сергеевич Дохтуров считал, что честное служение Отечеству естественно предполагает мужество и самоотверженность, что главная забота военачальника - армий. Так он и поступал, не мысля возможности поступать как-либо иначе. После австрийского похода 1805 гола Д. С. Дохтуров встал в один ряд с такими военачальниками, как Багратион и Милорадович.

Однако талантливые русские полководцы не были в особой чести у императора. Кутузов был отправлен военным губернатором Киева. В 1806 году, когда Россия должна была помогать Пруссии в ее борьбе с Наполеоном, русской армии вновь понадобился главнокомандующий. О Кутузове царь не хотел и слышать, перекладывая на него позор Аустерлица. В качестве кандидатур стали появляться имена Татищева, Кнорринга, французского генерала Моро, жившего в эмиграции в Америке, и ряда других малозначащих фигур. Иностранцы особенно привлекали внимание Александра, и как он вверил судьбу русской армии при Аустерлице бездарному австрийскому полковнику, так и теперь готов был доверить ее какому-нибудь Моро. Наконец, выбор пал на престарелого екатерининского генерала графа М. Ф. Каменского, доживавшего век в своем имении в Орловской губернии.

Фельдмаршал Каменский получил неограниченные полномочия и отправился к армии. Русская армия должна была соединиться с армией Пруссии, но этого не случилось. Наполеон еще до их соединения разбил пруссаков под Йеной и Ауэрштедтом, занял Берлин, и вскоре его войска были уже в Польше.

Дивизия генерал-лейтенанта Дохтурова находилась у села Голымин, в 80 километрах севернее Варшавы, когда Дохтуров получил два пакета с указаниями. В одном Каменский сообщал о передаче им, главнокомандующим, своих полномочий Буксгевдену, указывая одновременно, что вместо сражения под Пултуском, предполагавшегося ранее, необходимо отвести войска к русской границе. Другой пакет был от командующего первым корпусом Беннигсена, который предлагал Дохтурову соединиться с ним и дать Наполеону генеральное сражение. Централизованное командование войсками было фактически утрачено. Входить же под начало Буксгевдена было явной нелепостью.

Дохтуров понимал, что престарелый фельдмаршал Каменский непригоден для роли главнокомандующего, но назначение главнокомандующим Буксгевдена, позорно бросившего своих солдат в болотах Аустерлица, возмутило его до глубины души. Беннигсен предложил Буксгевдену и Эссену I, командовавшим корпусами, принять участие в генеральном сражении, но не нашел у них поддержки.

Между тем Наполеон беспорядочные и лишенные какой-либо логики движения русских войск, проистекавшие из противоречивых и порой взаимоотменяющих распоряжений Каменского, принял за какую-то особую хитрости в которой он не сумел разобраться. Решив, что главные силы русских находятся в районе села Голымин, Наполеон двинул туда свои основные соединения. Здесь же на самом деле стояли дивизия Дохтурова, дивизия под командованием Д. Б. Голицына да несколько кавалерийских полков.

14 декабря 1806 года им пришлось выдержать натиск корпусов Ожеро, Даву, Сульта, а также гвардии и конницы. Однако французы ничего не добились. Дивизии Дохтурова и Голицына построились в каре побатальонно и встретили кавалерию штыками. Длинные кремневые ружья (183 см со штыком) делали русскую пехоту неуязвимой. Видя неудачи своей кавалерии, Наполеон посылает в штыковую атаку пехоту. Как свидетельствует С. Г. Волконский в «Записках декабриста», гренадеры Дохтурова оскорбились: «Эти недоростки недостойны наших штыков!» - воскликнули они и встретили французов прикладами.

Однако вечером Дохтуров и Голицын вынуждены были отойти. Во время отступления пришлось дать ночной уличный бой, но все же Дохтурову и Голицыну удалось сохранить боевой порядок. Весь этот день войска под командой Беннигсена также сдерживали атаки корпуса маршала Ланна. Фактически пять русских дивизий удерживали целый день всю французскую армию.

В январе 1807 года вновь начались боевые действия. К 27 января русская армия заняла позицию протяженностью около 3,5 километра по фронту северо-восточнее от Прейсиш-Эйлау. Дивизия Дохтурова располагалась в центре против корпуса Ожеро и кавалерии Мюрата. 27 января французы предприняли ряд атак, в одной из них Дохтуров был ранен осколком ядра в ногу. Русские успешно отражали атаки французов, но закрепить успех не смогли, так как у армии не было резерва, который должен был быть предусмотрен командующим армией Беннигсеном. В результате сражение, длившееся более 12 часов, ни к чему не привело. С французской стороны потери были 30 тысяч убитыми и ранеными, с нашей - 26 тысяч человек. На этом военные действия прекратились, и в течение трех месяцев обе армии готовились к будущим сражениям.

В мае 1807 года боевые действия противостоящих армий активизировались. У Наполеона насчитывалось до 200 тысяч человек, русская армия под командованием Беннигсена имела около 105 тысяч. Беннигсен принял решение разгромить выдвинутый вперед, в район Гутштадта, корпус Нея.

23 мая дивизии Дохтурова начали наступление. 24 мая Дохтуров овладел Ломитенской переправой и отрезал Нея. Багратион успешно атаковал с фронта, но многие русские части опоздали к сражению, и полностью воплотить план разгрома Нея не удалось. Наполеон подключил основные силы, и русские войска отошли к Гейльсбергу, где 29 мая в течение целого дня стояли против вдвое превосходящего противника.

При Гейльсберге Дохтуров получил четвертое ранение, но, как всегда, не покинул боя.

2 июня 1807 года при Фридланде французы сумели навязать сражение на невыгодной для русской армии позиции. Они сумели сломить оборону Багратиона и прижали к реке центр и правый фланг русских войск. Против двух дивизий Дохтурова, занимавших центр русских позиций, действовали корпуса Ланна и Мортье. Спасти дивизии можно было, лишь срочно организовав переправу. Но здесь не было ни одного моста. Надо было искать брод, чтобы по нему обеспечить отход войск в как можно более короткий срок, поскольку переправляться неизбежно придется под огнем французской артиллерии. Насколько важно было найти хороший брод, доказывает то, что Дохтуров сам отправился искать его. Четырежды пересек он верхом на лошади реку Алле, пока не нашел подходящего брода. Войска, можно сказать, благополучно переправились, сам же Дмитрий Сергеевич покинул берег одним из последних, несмотря на уговоры не подвергать себя риску.

В этом сражении русские потеряли 15 тысяч человек. Это крупное поражение русской армии было одновременно и единственным в 1806–1807 годах, случившимся в значительной мере по вине командующего армией. Поражение произвело столь сильное впечатление, что Александр I почел за благо вступить в переговоры с Наполеоном, и 27 июня 1807 года был подписан Тильзитский мир.

За вывод русских войск при Фридланде Дохтуров был награжден орденом Александра Невского.

Действия Дмитрия Сергеевича Дохтурова могли служить достойным примером любому генералу. Кажется, не было сражения, в котором Дохтуров не проявил бы себя опытным и мужественным военачальником, а в ряде из них оказал русской армии неоценимую пользу. Подвиги Дохтурова были отмечены наградами. Он получил ордена за Кремс, Аустерлиц, Голымин, Фридланд. За бой при Прейсиш-Эйлау ему была вручена шпага с бриллиантами.

Но полководческая судьба Дохтурова складывалась каким-то особым образом. Есть полководцы, отличившиеся в ярких победах, в дерзких маршах, в победоносных сражениях. Дохтуров же наиболее ярко проявил себя там, где русская армия находилась в труднейшем положении, иногда на грани истребления, как это было при Аустерлице и Фридланде. Спасение армий, однако, стоит любой победы. Трудно переоценить значение деятельности Дохтурова для Австрийского похода и для французской кампании 1806–1807 годов.

К сожалению, далеко не все из современников сумели по достоинству оценить заслуги Дмитрия Сергеевича Дохтурова. Так, А. П. Ермолов, сравнивая Дохтурова с Багратионом, замечает: «Холодность и равнодушие к опасности, свойственные сему генералу, не заменили, однако же, Багратиона. Не столько часто провождал Дохтуров войска к победам, не в тех войнах, которые удивляли вселенную славою нашего оружия, сделался он знаменитым, не на полях Италии, не под знаменами бессмертного Суворова утвердил он себя в воинственных добродетелях». Войны были, конечно, не те, и слава была не та, но взвесить его заслуги могли, наверное, только спасенные им армии. Сам Багратион, полная противоположность Дохтурову по характеру, ценил, однако, полководческий талант Дмитрия Сергеевича и любил его как человека. Дружба Багратиона и Дохтурова удивляла многих современников и боевых товарищей полководцев.

Вскоре после окончания войны с Наполеоном Дохтуров получил длительный отпуск по болезни, из-за которой ему не пришлось участвовать в русско-шведской войне 1808–1809 годов. Более года провел Дмитрий Сергеевич в Москве, с семьей, наслаждаясь тихой семейной жизнью. Иногда навещали его боевые товарищи, бывал родственник, генерал А. Ф. Щербатов, навестил и П. И. Багратион. Поправив здоровье, Дохтуров стал думать о возвращении в армию.

Летом 1809 года Дмитрий Сергеевич Дохтуров принял командование 6-м корпусом.

В это время осуществлялась реорганизация русской армии, частично проходило и перевооружение. Дохтуров с головой ушел в эту работу. В следующем, 1810 году Дмитрий Сергеевич Дохтуров был пожалован чином генерала от инфантерии.

III

С самого начала Отечественной войны 1812 года корпус Дохтурова, занимавший левое крыло 1-й армии, стоял в сотне верст южнее Вильны и фактически был отрезан от основных сил армии. Командующий армией Барклай-де-Толли приказал отвести корпус к Дрисскому лагерю, где предполагалось дать генеральное сражение. Нужно было в сложнейших условиях преодолеть расстояние в 500 километров. Корпусу Дохтурова пришлось нелегко - в тыл ему устремился кавалерийский корпус Нансути. Чтобы оторваться от него, полки Дохтурова, несмотря на бездорожье и беспрерывный дождь, делали по 50 километров в сутки. Положение корпуса Дохтурова было таково, что он вполне мог быть уничтожен, и Наполеон хорошо знал это. Кажется, здесь впервые Наполеон попробовал объяснить свои неудачи русским климатом. В официальном сообщении, опубликованном в то время для Европы, дано такое описание: «Тридцать шесть часов подряд шел проливной дождь; чрезмерный жар превратился в пронзительный холод; от сей внезапной перемены пало несколько тысяч лошадей и множество пушек увязло в грязи. Сия ужасная буря, утомившая людей я лошадей, спасла корпус Дохтурова, который попеременно встречался с колоннами Бордесуля, Сульта, Пажоля и Нансути».

29 июня корпус Дохтурова соединился с армией Барклая. Позиции лагеря Дохтуров нашел весьма неудачными. Он считал необходимым оставить лагерь и двигаться на соединение с армией Багратиона. На военном совете мнения разделились: император придерживался плана Фуля, согласно которому генеральное сражение нужно было давать здесь. Однако опытные военачальники мнение императора не поддержали, и Александр почел за лучшее отбыть из армии.

22 июля армии Барклая и Багратиона соединились под Смоленском. На военном совете, собранном Барклаем, обнаружилось, что о дальнейших действиях среди руководителей обеих армий мнения расходятся. Багратион, Ермолов, Дохтуров и другие генералы считали, что можно воспользоваться разбросанностью войск Наполеона и дать сражение отдельным корпусам его армии. Чтобы сосредоточить войска, Наполеону требовалось не менее трех-четырех дней. Но Барклай-де-Толли не проявил решительности, и время было упущено.

Военный совет высказался за наступление, и Барклай вынужден был уступить. Однако генерального сражения он не рискнул давать и лишь выдвинул вперед отряд Платова и дивизию Неверовского. Через два дня Наполеон сосредоточил около Смоленска до 180 тысяч человек и решил обойти русскую армию с тыла, чтобы русские вынуждены были принять генеральное сражение. Однако во время обходного марша французы натолкнулись у Красного на отряд Неверовского, который удерживал французскую армию в течение целого дня, давая возможность Барклаю стянуть все силы к Смоленску. Барклай отдал приказ отступать по Московской дороге. Бой под Смоленском дали Наполеону 7-й корпус Раевского и 27-я дивизия Неверовского. Они сдерживали Наполеона весь день четвертого августа. Барклай принял решение назначить для обороны Смоленска корпус Дохтурова. Дохтуров был болен, и Барклай послал спросить Дохтурова, в силах ли он действовать при обороне Смоленска. На это Дмитрий Сергеевич ответил: «Лучше умереть на поле чести, нежели на кровати». Пятого августа 6-й пехотный корпус Дохтурова и 3-я пехотная дивизия Коновницына сменили корпус Раевского и дивизию Неверовского.

Сопротивление, оказанное Дохтуровым, было беспримерным, все атаки французов были отбиты. Смоленск горел, всюду были развалины, но защитники города не думали сдаваться. Лишь когда стало известно, что армия Барклая вышла из-под возможного удара, Дохтуров оставил Смоленск и отошел на восток, разрушив за собой мост через Днепр.

В русской армии остро встал вопрос о едином главнокомандующем. Барклай-де-Толли, хотя и был военным министром, но командовал лишь 1-й Западной армией. Возникшие разногласия с Багратионом обострили в армии общее недовольство действиями Барклая. Большинство патриотически настроенных русских генералов хотели видеть главнокомандующим русского по происхождению, который воевал бы не только как профессионал, но и как патриот. Еще свежи были в памяти и бездарный план Вейротера, следствием которого была аустерлицкая катастрофа, и бегство Буксгевдена, и поражение при Фридланде под командованием Беннигсена. Правда, сам Барклай-де-Толли не был наемником, он начал службу с нижних чинов, родился в России. Но тем не менее в окружении Барклая каким-то образом оказалось слишком много иностранцев, так что невольно возникала в армии мысль об измене. Возмущаясь действиями Барклая, Багратион писал царю, что «вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет».

5 августа, в день, когда Дмитрий Сергеевич Дохтуров руководил обороной Смоленска, в Петербурге собрался Чрезвычайный комитет для обсуждения кандидатуры главнокомандующего.

Назначенный главнокомандующим Кутузов прибыл к войскам 21 августа, и сразу же отдал приказ сосредоточиться в районе села Бородино.

Согласно диспозиции 6-й пехотный корпус Дохтурова и 3-й резервный кавалерийский корпус Крейца составили центр русских войск. Причем одним из двух передовых отрядов центра командовал легендарный Н. В. Вуич, любимец Суворова, герой Измаила, Прейсиш-Эйлау и Фридланда, а впоследствии Бородина, Малоярославца и Лейпцига. Общее командование правым флангом и центром осуществлял Барклай-де-Толли, левый фланг был под командованием Багратиона.

Тяжелое ранение Багратиона и невозможность его дальнейшего участия в сражении было ощутимым уроном для армии. Временное командование левым крылом взял на себя Коновницын. Ему удалось организовать оборону и задержать наступление французов у Семеновского оврага. Однако для контратак сил было недостаточно, и Коновницын отвел войска за Семеновский овраг.

Кутузов посылает на левый фланг принца Вюртембергского, но тут же отправляет генералу от инфантерии Д. С. Дохтурову предписание: «Хотя и поехал принц Вюртембергский на левый фланг, несмотря на то имеете вы командовать все левым крылом нашей армии, и принц Вюртембергский подчинен вам. Рекомендую вам держаться до тех пор, пока от меня не воспоследует повеление к отступлению».

Первую атаку деревни Семеновской французы провели силами корпуса Нея и дивизии Фриана. Но русская артиллерия остановила французов. В это время прибыл Д. С. Дохтуров. В своих записках участник Бородинской битвы Федор Глинка писал: «Дохтуров, отражая мужественно опасности и ободряя примером своим воинов, говорил: „За нами Москва! Умирать всем, но ни шагу назад!“ Смерть, встречавшая его почти на каждом шаге, умножала рвение его. Под ним убили двух лошадей и одну ранили…»

Кутузов не ошибся, назначив Дохтурова командовать левым флангом, и как ни горячо тут было, французам не удалось прорвать его. В этом есть немалая заслуга Дмитрия Сергеевича Дохтурова, за долгие годы службы привыкшего быть на самых трудных участках. Надо сказать, что не прошла даром Дохтуровская школа и для его корпуса. При Бородине отличились многие офицеры и рядовые его дивизий. Особенно же прославился командир 24-й пехотной дивизии Петр Гаврилович Лихачев, оборонявший после И. Ф. Паскевича батарею Раевского. Дохтуров хорошо знал этого генерала еще по участию в сражениях при Роченсальме и Выборге. «Воспользовавшись тем, что 11-я и 23-я пехотные дивизии были заняты отражением кавалерийских атак, - пишет историк Отечественной войны 1812 года Л. Г. Бескровный, - французская пехота бросилась на батарею. Силы противника в четыре раза превышали силы 24-й пехотной дивизии, оборонявшей батарею. Русские геройски отражали все атаки, но их подавила численность атакующих. Когда уже почти все защитники батареи пали, командир дивизии старый генерал Лихачев, израненный, со шпагой в руках бросился на французов. Исколотого штыками Лихачева французы взяли в плен. Батарея была захвачена. Многие ее защитники погибли смертью героев. Остатки 24-й дивизии и другие пехотные части около, 16 часов отошли под защиту огня батареи, расположенной поодаль на высоте».

В рапорте, представленном Кутузову, Дохтуров писал: «Поставляю обязанностию сим донести, что, прибыв к оной (к армии Багратиона. - В. К. ), нашел высоты и редуты, нашими войсками прежде занимаемые, взятые неприятелем, как равно и ров, от оного нас отделявший. Поставя себе важнейшим предметом удержаться в настоящем положении, я сделал нужные в сем случае распоряжения, приказав начальникам отрядов всеми мерами отражать стремление неприятеля и не уступать нисколько мест настоящих. Все исполнили сие с отличным благоразумием, и хотя неприятель, принявший намерение опрокинуть непременно наш левый фланг, делал всеми силами под ужасным огнем артиллерии нападение. Но покушения сии уничтожены совершенно мерами взятыми и беспримерною храбростью войск наших. Полки гвардейские - Литовской, Измайловской и Финляндской - во все время сражения оказали достойную русскую храбрость и были первыми, которые необыкновенным своим мужеством, удерживая стремление неприятеля, поражали оного повсюду штыками. Прочие полки гвардейские - Преображенской и Семеновской - также способствовали к отражению неприятеля неустрашимостью. Вообще все войски в сей день дрались с обычною им отчаянною храбростию, так что со вступления моего в командование до наступившей ночи, которая прекратила сражение, все пункты почти удержаны, кроме некоторых мест, которые уступлены по необходимости отвести войски от ужасного картечного огня, большой вред причинившего. Но отступление сие было весьма на малое расстояние с должным порядком и с учинением при сем случае урона неприятелю…»

Поздно вечером Дохтуров прибыл к Кутузову и сказал: «Я видел своими глазами отступление неприятеля и полагаю Бородинское сражение совершенно выигранным». Победа была несомненной, особенно в стратегическом отношении. Однако потери в армии были велики, и, желая сохранить армию, 27 августа Кутузов отдал приказ обвести войска на шесть верст назад, к Можайску. При отходе армии Дохтуров возглавлял колонну в составе 2-й армии, а также 4-го и 6-го корпусов 1-й армии.

Первого сентября в 5 часов вечера состоялся военный совет в Филях. К этому времени для русской армии создалась довольно неблагоприятная обстановка. Французы уже с 30 августа двинулись в направлении Рузы и дальше на Звенигород. Было получено известие о фланговом обходе Москвы корпусом Понятовского с юга, по Боровской дороге. Подкреплений, которые Кутузов рассчитывал получить от губернатора Москвы Ростопчина, не было. К тому же Барклай-де-Толли и Ермолов, осмотревшие избранную Беннигсеном позицию для сражения под Москвой, нашли ее совершенно непригодной.

На совете мнения разделились. Барклай-де-Толли предложил отступить через Москву на Владимирскую дорогу. За сдачу Москвы без сражения высказались Остерман, Раевский, а также полковник Толь. Беннигсен настаивал на сражении, считая избранную им позицию неприступной. Коновницый, Платов, Уваров и Ермолов высказались за сражение, но одновременно признавали позицию Беннигсена непригодной. Можно было атаковать французов на марше, однако в этом случае трудно было предвидеть исход событий. Дохтуров видел, что позиция, избранная Беннигсеном, весьма напоминает ту, что была при Фридланде, когда по вине Беннигсена была разбита русская армия. Но как патриот, для которого имя Москвы было свято, Дохтуров никак не мог помыслить, что столицу можно сдать без боя. Дохтуров высказался за сражение.

В воспоминаниях о военном совете в Филях Ермолов писал: «Генерал Дохтуров говорил, что хорошо было бы итти навстречу неприятелю, но что в Бородинском сражении мы потеряли многих честных начальников, а возлагая атаку на занимающих места их чиновников, мало известных, нельзя быть вполне уверенным в успехе».

Решение, принятое Кутузовым, было неожиданным для Дохтурова, и он тяжело пережевал предстоящее отступление. Беннигсен в записке, составленной им для императора, указывает, что Дохтуров во время обсуждения сделал ему «знак рукою, что волосы у него встают дыбом, слыша, что предложение сдать Москву будет принято». О том, какие чувства владели Дохтуровым, можно судить из его письма жене: «…Я в отчаянии, что оставляют Москву! Какой ужас! Мы уже по сю сторону столицы. Я прилагаю все старание, чтобы убедить идти врагу на встречу. (…) Какой стыд для Русских: покинуть Отчизну, без малейшего ружейного выстрела и без боя. Я взбешен, но что же делать?» Это признание Дохтурова свидетельствует о том, какую ответственность взваливал на себя Кутузов, принимая решение оставить Москву. Мало кто мог понять его действия, если даже такие соратники, каким был Дохтуров, считали невозможным сдать Москву без сражения.

Совершив Тарутинский маневр, Кутузов выдвинул корпус Дохтурова в сторону Москвы. Вскоре главнокомандующий получил от Дорохова сообщение о попытках дивизий Орнаро и Брусье обойти русский фланг в районе Фоминского. Кутузов предписал Дохтурову, в распоряжении которого находились, кроме 6-го корпуса, кавалерийский корпус Меллер-Закомельского, шесть казачьих полков, один егерский и артиллерия, выдвинуться в район села Фоминского. С рассветом 10 октября Дохтуров начал движение навстречу французам.

Прибыв в Аристово, Дохтуров получил от Дорохова данные, основываясь на которых отправил Кутузову сообщение: «Сию минуту был у меня генерал-майор Дорохов… Все силы, которые видел генерал-майор Дорохов в означенных местах, уверяет он, не превосходят восьми или девяти тысяч. Замечено также им, что около Фоминского и за рекою Нарою при оном селении есть бивуаки и видны огни и артиллерия, но по причине лесистых весьма мест сил неприятеля определить невозможно». Вслед за Дороховым в штаб Дохтурова прибыл командир партизанского отряда А. Н. Сеславин с пленными французами, которых он уже успел допросить. Получив новые данные, Дохтуров немедля составил донесение главнокомандующему и отправил его с дежурным штаб-офицером Д. Н. Болговским.

В донесении Дохтуров сообщил: «Сейчас капитан Сеславин доставил сведение, подученное им от пленных, единообразно показывающих, что в селении Бекасове в шести верстах от Фоминского расположились на ночлег корпус 1-й маршала Нея, две дивизии гвардии и сам Наполеон. Войска сии пятый уже день выступили из Москвы и что прочие войска идут по сей же дороге… Генерал-майор Дорохов извещает, что он получил донесение, что неприятель ворвался в Боровск».

Ночью Болговский доставил Кутузову донесение. Выслушав офицера, Кутузов сказал известные слова: «…С сей минуты Россия спасена».

По сведениям от пленных было ясно, что основные силы французов идут в направлении Малоярославца. Дохтуров сумел оценить стратегическое значение этого уездного городка и, не дожидаясь распоряжений Кутузова, двинул свои части форсированным маршем к Малоярославцу.

Получив донесение, Кутузов отдал приказ Дохтурову как можно быстрее двигаться к Малоярославцу. Приказ Дохтуров получил уже на марше. Одновременно Кутузов двинул главные силы из Тарутина в сторону Малоярославца, отправив вперед на помощь Дохтурову Платова.

Вечером 11 октября войска под командованием Дохтурова подошли к селу Спасскому в пяти верстах от Малоярославца. Но движение его войск было приостановлено из-за того, что крестьяне, заслышав о приближении французов, разрушили мосты через реку Протву. Пришлось срочно сооружать переправу, и лишь за полночь войска перешли на другой берег. К рассвету 12 октября Дохтуров приблизился к Малоярославцу, занятому французами с вечера 11 октября.

В 5 часов утра завязался ожесточенный бой. К моменту подхода Дохтурова город занимали два батальона из дивизии Дельзона головного корпуса французской армии под командованием вице-короля Евгения Богарнэ. Дохтуров ввел в бой 33-й и 6-й егерские полки, которые отбросили французов. Дельзон бросил дополнительные части своей дивизии и вошел в город. Тогда Дохтуров послал 19-й егерский полк во главе с Ермоловым, который вновь вытеснил французов из города. Одновременно остальная пехота Дохтурова заняла высоты и перекрыла дорогу на Калугу, а кавалерийский корпус Меллер-Закомельского и отряд Дорохова - дорогу на Спасское. Артиллерию Дохтуров сосредоточил впереди своих корпусов и в боевых порядках пехоты. Дельзон ввел в бой всю дивизию, схватка ожесточилась.

К 11 часам подошла дивизия Брусье, и французы снова овладели городом и атаковали высоты, на которых расположился 6-й корпус. Русские пошли в штыковую атаку и в четвертый раз взяли город. Тогда Богарнэ ввел дивизии Пино и гвардейскую - город опять перешел к французам. Корпус Дохтурова был в весьма трудном положение когда подошел высланный Кутузовым вперед 7-й корпус Раевского. Дохтуров получил некоторое преимущество и атаковал французов, в пятый раз отбив город.

Вскоре в бой вступил 1-й корпус Даву, вытеснил русских и атаковал их на высотах. Русские, однако, подпустив французов на короткое расстояние, встретили их картечью в упор и довершили дело штыковой атакой, вернув южную часть города. К этому времени подошли основные силы французов во главе с Наполеоном, в бой вступили еще две французские дивизии, вынудившие Дохтурова и Раевского выйти из города. В это же время Кутузов, подошедший с главными силами, обошел город с юга и занял Калужскую дорогу.

Кутузов приказал корпусу Бороздина сменить 6-й корпус Дохтурова, а также послал 3-ю дивизию Шаховского под командованием Коновницына, который и оставался в сражении до его окончания в 23 часа. Руины города остались в руках противника, но армия Кутузова заняла настолько выгодную позицию на высотах южнее Малоярославца и за Немцовским оврагом, что Наполеон на следующий день не решился предпринять никаких действий.

В ночь на 13 октября Наполеон созвал военный совет в деревне Городне. Маршалы его единодушно выразили мнение, что движение на Калугу невозможно. «Прибытие Кутузова на Калужскую дорогу совсем переменило положение дел», - сказал Наполеон. Никогда еще прежде Наполеон не выдавал так явно своего смятения. Он сидел, схватившись обеими руками за голову, облокотясь на стол, устремив взор на карту. Этот эпизод изображен на известной картине В. В. Верещагина.

Весь день 13 октября Наполеон провел в мучительных размышлениях под Малоярославцем, а 14 октября повернул свою армию на Смоленскую дорогу.

Бой при Малоярославце был одним из самых жестоких в войне 1812 года. Автор очерка «Бой при городе Малоярославце» (М., 1912) Н. И. Миловидов так описывает последствия боя для города: «Город, бывший местом побоища, восемь раз переходил из рук в руки и представлял зрелище полного разрушения. Из двухсот домов, бывших тогда в Малоярославце, осталось всего двадцать. Направление улиц обозначалось только трупами, которыми они были усеяны. Везде валялись истерзанные тела, раздавленные проехавшими орудиями. Под дымящимися развалинами тлели полусожженные кости. Множество раненых, укрывшихся в домах, вместо спасения погибли в пламени. Убитых и раненых с каждой стороны было более чем по шести тысяч… (По данным, принятым современными историками, потери французов были 5 тысяч человек, потери русских - около 3 тысяч - В. К. ). Бесприютные малоярославецкие жители после боя собрали и продали по пятисот пудов свинцовых пуль и в эту зиму, по рассказам старожил, ружейными ложами отапливали свои новые жилища».

За все время боя Дмитрий Сергеевич Дохтуров находился в самых «горячих точках». Когда адъютант сказал ему, что надо бы поберечь себя, подумать о жене и детях, Дохтуров ответил: «Моя жена - это честь, а дети - солдаты. Наполеон хочет пробиться, но он не успеет или пройдет по моему трупу». Дохтуров сдержал слово, Наполеон не прошел. В литературе нет единого мнения о том, когда Дохтуров произнес слова «Моя жена - это честь, а дети - солдаты». Например, «Русский биографический словарь» (Спб., 1905) приводит эти слова в несколько иной редакции, как сказанные Дохтуровым во время вывода войск из окружения при Аустерлице. Очевидно, Дохтуров не однажды высказывался таким образом, отсюда и разночтения.

Жене Дохтуров писал об этом славном дне: «Целой день я был в сем деле, устал как собака, но, слава Богу, совершенно здоров и невредим. Наши дрались славно, много у нас ранено и убито, но у нашего злодея несравненно более. (…) Я все сделал, что мог; пока не прислали подкрепления, с одним моим корпусом мне было весьма трудно…»

Кутузов высоко оценивал сражение при Малоярославце: «Сей день есть один из знаменитейших в сию кровопролитную войну, ибо потерянное сражение при Малоярославце повлекло бы за собою пагубнейшее следствие и открыло бы путь неприятелю через хлебороднейшие наши провинции», - писал он императору. Высоко оценили его и французы. По словам французского историка Сегюра, бой при Малоярославце положил конец «завоеванию вселенной».

За действия при Малоярославце Дохтуров был пожалован «кавалером ордена святого Георгия большого креста 2-го класса». Среди других за это сражение получили награды командующий 7-й дивизией генерал-лейтенант П. М. Капцевич и полковник Н. В. Вуич. Награждены были многие ножей, а Софийский пехотный полк 7-й дивизии получил право именоваться гренадерским.

Преследование Наполеона на пути от Малоярославца до Смоленска осуществлял авангард Милорадовича и Платова. Основные же силы русской армии в составе двух колонн, одной из которых командовал Дохтуров, двигались параллельно Смоленской дороге.

Наполеон прибыл в Смоленск 27 октября, но город был уже разграблен его же войсками. Провианта едва хватило накормить гвардию. Пробыв в Смоленске четыре дня, Наполеон начал дальнейшее отступление. При Красном состоялось трехдневное сражение (4–6 ноября), в котором участвовал и 6-й корпус Дохтурова. Французы потерпели полное поражение. В этом бою более 6 тысяч французов было убито и 26 тысяч взято в плен. После Малоярославца у Наполеона было еще более 90 тысяч солдат и . В арьергардных боях на пути от Малоярославца к Смоленску французы потеряли около 30 тысяч человек. От Красного после трехдневного сражения Наполеон увел менее 30 тысяч. Это было уже не отступление, а бегство. На следующий день после битвы при Красном Дохтуров с удовольствием писал жене: «Мы преследуем неприятеля, который бежит как заяц. (…) Великий Наполеон бежит, как никто еще не бежал. (…) Мы надеемся, что скоро он будет совершенно истреблен». До совершенного истребления и впрямь оставалось немного времени. Уже в конце ноября Кутузов писал Александру I из Вильны: «Война закончилась за полным истреблением неприятеля».

IV

В конце декабря 1812 года корпус Дохтурова вышел из Вильны на Меречь. 1 января 1813 года Дохтуров провел свой корпус по замерзшему Неману. От Меречи Дохтуров вместе с Милорадовичем двинулся в направлении Варшавы, где стояли саксонский, польский и австрийский корпуса. Командующий австрийским корпусом Шварценберг выразил готовность Австрии вступить в перемирие с русской армией. Затем он отвел свои войска в Галицию без единого выстрела. В одном из писем Дохтуров сообщал об этом: «Австрийцы отступают очень дружелюбно, без малейшего выстрела и очищают завтра Варшаву, а наши войска тотчас в нее вступят». Ренье и Понятовский также оставили Варшаву, в которую Дохтуров и Милорадович вступили 26 января.

Под общее начало Дохтурова были отданы все войска, находившиеся в Варшавском герцогстве. Конечно, ему приходилось заниматься не только армией, но и делами гражданского населения. Осталось немало свидетельств того, что Дохтуров был неизменно доброжелателен к просителям, беднякам и вдовам и не отказывал даже в денежной помощи, хотя сам не был богат.

Известие о смерти Кутузова потрясло Дохтурова, Он немедленно выехал в Бунцлау. Для Дохтурова Кутузов был не просто великий полководец, но и учитель, соратник, боевой товарищ. После смерти Багратиона это была для Дохтурова самая большая личная потеря. Он скорбел о полководце как человек и как сын России, понимавший великое значение Кутузова для спасения Отечества.

По возвращении в Варшаву Дохтуров продолжал формирование Польской армии, возглавлять которую вскоре император поручил Беннигсену.

Этим назначением Александр I еще раз выказал свое пренебрежение к талантливым русским полководцам. Ни поражение русских при Фридланде, ни самовольное передвижение Беннигсеном 3-го корпуса Тучкова при Бородине, лишившее Кутузова возможности нанести удар с левого фланга, ни предательски бездарная позиция, выбранная Беннигсеном для сражения под Москвой, - ничто в глазах императора не поколебало отношения к Беннигсену.

О назначении Беннигсена командующим Дохтуров узнал еще до окончания формирования Польской армии и был доволен этим назначением, о чем он писал жене в письме от 1 июня 1813 года: «Я чрезмерно рад, что я имею начальником сего достойного и почтенного человека и что освободился от Барклая…» Такое отношение Дохтурова вполне понятно. Дохтуров помнил поведение Беннигсена на совете в Филях, когда Беннигсен с жаром отстаивал необходимость обороны Москвы, а Барклай, напротив, был первым, кто предложил ее сдать. Но если сам Дохтуров не мог допустить мысли об оставлении Москвы без сражения как патриот, то Беннигсена волновало, что скажут об этом в Европе и понравится ли это государю, о чем он и указал в записке, приложенной им к письму Александру I от 19 января 1813 года.

Дохтуров принял командование новым корпусом. С выпестованным им 6-м корпусом, полки которого он лично водил в бой еще при Кремсе и Аустерлице, пришлось расстаться навсегда. Дохтуров понимал, что со смертью Кутузова отношение ко многим выдающимся русским военачальникам изменилось. Русскую армию теперь возглавляли император и Барклай-де-Толли.

Положение Дохтурова было сложным. Что касается Барклая-де-Толли, то к его военным способностям Дохтуров относился, мягко говоря, скептически, считая его «не сродным к командованию никакой части, а уж и более армиею». И хотя Дохтуров прямо не говорил об этом, очевидно, такое отношение не могло укрыться от Барклая. Император же внешне выказывал Дохтурову свое полное расположение, вместе с тем, например, он не удовлетворил представление Кутузовым к награждению Дохтурова орденом святого Георгия второй степени за Бородино. Теперь же Александр I приблизил к себе Барклая, и Дохтурову, конечно, оставалось лишь следовать распоряжениям.

Новая антифранцузская коалиция готовилась к сражению под Лейпцигом. Корпус Дохтурова вел ожесточенный бой под Дрезденом, когда основные соединения русской армии двигались к Лейпцигу. Вскоре Дохтуров получил предписание идти на соединение со всей армией. В течение пяти дней под проливным дождем войска Дохтурова совершали марш к Лейпцигу, и к вечеру 5 октября корпус подошел к Фухсгейну под Лейпцигом. Здесь готовилась так называемая «битва народов».

Утром 6 октября корпус Дохтурова начал наступление на южную окраину города. Особенно ожесточенная схватка была с кавалерией Нансути и бригадой старой гвардии, брошенной Неем против дивизий Дохтурова. Однако французская конница была разбита, а гвардия отступила. К вечеру 3-й корпус достиг предместья Лейпцига. Утром следующего дня войска союзников с разных направлений начали штурм города и к полудню одновременно вошли в него.

В письме к жене Дохтуров сообщал, что жители Лейпцига приветствовали освободителей, выглядывали из окон, кричали «Ура!», бросали на улицу цветы. «К славе войска нашего, - отмечал Дохтуров, - ни один обыватель и ни один дом не были ограблены». Дохтуров был скуп на слова. О битве при Лейпциге он пишет: «Скажу о себе, друг мой, корпус мой дрался славно и везде опрокидывал неприятеля, и дело было у меня весьма жаркое». За этими строками стоят талант полководца, железная воля военачальника, громадная работа по организации боя.

Отступление французов из Лейпцига было столь беспорядочно, что Дохтуров сравнивал его с бегством Наполеона после поражения при Красном.

Некоторое время корпус Дохтурова вместе с другими соединениями преследовал французов, но затем ему было предписано взять Магдебург, в котором засел сильный французский гарнизон.

Дохтуров, щадя своих солдат, не стал предпринимать штурма крепко защищенных стен. Он выбрал момент, когда значительная часть французов вышла на одну из очередных вылазок, и внезапным ударом отрезал их от крепости. Магдебург пал.

Затем корпус Дохтурова участвовал в осаде Гамбурга, длившейся несколько месяцев. Оборону города возглавлял маршал Даву. Сопротивление было отчаянным. Командующий армией Беннигсен предлагал французам, сдаться, но Даву отказался капитулировать даже тогда, когда Наполеон уже отрекся, а Париж был взят союзными войсками. Сам же Беннигсен вел действия не очень решительно. В письме к жене Дохтуров отмечал, что Беннигсен рассчитывает получить фельдмаршала в случае взятия Гамбурга, однако боится решительных действий, так как если в этом деле потерпит неудачу, то желанное звание отодвинется от него еще дальше, - чем оно было теперь. И если при назначении Беннигсена Дохтуров радовался своему избавлению от Барклая, то теперь «сей достойный и почтенный человек» предстал перед ним в ином свете. «Не можешь представить, друг мой, как этот человек переменился: из него сделался самый ловкий и льстивый придворный, он даже не смеет писать Государю самых нужнейших вещах, боясь его не огорчить; а сверх сего слаб до бесконечности, управляем всеми, кто его окружает. Каково мне видеть все это и не в состоянии ничего поправить. По его милости мы, кажется, вечно назначены блокировать крепости…» - писал Дохтуров жене.

Изменился не Беннигсен. Просто Дохтуров, наконец, увидел подлинного Беннигсена. Да и не только его одного. Видя вокруг себя среди многих высших чинов интриги, ложь, заботу о яичной выгоде, Дохтуров опасался «с подобными начальниками потерять репутацию». В нем окончательно созрела мысль после завершения войны оставить службу.

Гамбург капитулировал лишь 19 мая 1814 года. Эта была последняя военная операция, в которой Дохтуров принимал участие. По окончании ее Дохтуров взял годичный отпуск для поправки здоровья, однако отпуск пришлось прервать в связи с тем, что бежавший с Эльбы Наполеон снова пришел к власти. Русская армия двигалась к Рейну, но уже во время похода стало известно о разгроме Наполеона при Ватерлоо.

26 и 29 августа 1815 года Александр I провел смотры русской армии, чтобы продемонстрировать союзникам свою мощь.

Более месяца уставшие войска занимались строевой подготовкой. Из Петербурга прибыли специальные «экзерцицмейстеры». Герои 1812 года испытывали унижение. Все это произвело угнетающее впечатление на Дохтурова и многих боевых генералов, которые почувствовали свою ненужность Весь этот парад живо напоминал недавние еще павловские времена.

В этой атмосфере Дохтуров, привыкший к честной службе Отечеству, почел за лучшее подать рапорт об отставке, мотивируя ее болезнью. Император удовлетворил просьбу без сожаления, и с 1 января 1816 года Дмитрий Сергеевич Дохтуров был уволен в отставку.

Но здоровье Дохтурова и действительно было сильно подорвано. Сказались ранения и контузии, многие годы упорного военного труда, да и смолоду он не отличался крепким здоровьем. Остаток дней Дохтуров доживал в Москве, в своем доме на Пречистенке.

Незадолго до его смерти к Дохтурову пришли боевые товарищи по 6-му корпусу, среди которых были Капцевич и Вуич. Они вручили своему полководцу специально изготовленную драгоценную табакерку с изображением Малоярославского сражения. В приветственном адресе, который зачитал П. М. Капцевич, говорилось: «Пройдут годы и столетия, но блистательное имя Дохтурова, драгоценное России и ее сердцу, не померкнет, доколе воспоминания о Бородине и Малом Ярославце не изгладятся из памяти русских».

Через несколько дней Дмитрий Сергеевич Дохтуров скончался. Погребен он в Давыдовском монастыре Серпуховского уезда (ныне поселок Новый Быт Серпуховского района Московской области).

Виктор Кречетов

Дми́трий Серге́евич Дохтуро́в ( -) - русский военачальник, генерал от инфантерии (1810). Во время Отечественной войны 1812 года командовал 6-м пехотным корпусом, руководил обороной Смоленска от французов. Под Бородином командовал сначала центром русской армии, а потом левым крылом.

Биография

Детство

Карьера

На совете в Филях 1 сентября 1812 высказался за новый бой под Москвой. В сражении при Тарутине также командовал центром. В сражении под Малоярославцем Дохтуров 7 часов (до подхода корпуса Раевского) сдерживал сильнейший напор французов, заявив:

«Наполеон хочет пробиться, но он не успеет, или пройдет по моему трупу».

В общей сложности, держал оборону в течение 36 часов, и заставил Наполеона свернуть на Смоленскую дорогу. За этот бой был награждён орденом Св. Георгия 2-го класса.

Для семьи Оболенских вчерашний день ознаменовался печальным происшествием. Генерал Дохтуров, женатый на сестре князя, присутствовал на свадьбе, потом на другой день ужинал у нас и наконец вчера был на званом обеде у Оболенских, с мама играл в карты, потом, вернувшись домой внезапно умер в 11 часов, пока мы все были на бале у Апраксиной... Представь, что Дохтуров нанял дом, и один, без семьи, приехал в Москву две недели тому назад, чтобы устроить квартиру, ожидая приезда жены, плохая дорога задержала её в деревне. Вообрази, о каком горе предстоит ей узнать!

Награды

• золотая шпага «За храбрость» (09.08.1789)
• орден Святого Георгия 3-го кл. (12.01.1806)
• орден Святого Владимира 2-й ст. (28.02.1806)
• золотая шпага с алмазами «За храбрость» (07.04.1807)
• орден Святой Анны 1-й ст. (09.04.1807)
• орден Красного орла (Пруссия, 1807)
• орден Святого Александра Невского (21.12.1807)
• алмазные знаки к ордену Святого Александра Невского (1812)
• орден Святого Георгия 2-го кл. (13.01.1813)
• орден Святого Владимира 1-й ст. (1814)
• серебряная медаль «В память Отечественной войны 1812 года»

Семья

Генерал Дохтуров был женат на княжне Марии Петровне Оболенской (1771-1852), дочери князя Петра Алексеевича Оболенского (1742-1822) и княжны Екатерины Андреевны Вяземской (1741-1811). Была родной сестрой князей Василия и Александра Оболенских . В браке родились:

• Екатерина (1803-1878), фрейлина.
• Варвара, умерла девицей.
• Пётр (1806-1843), отставной штабс-ротмистр, был женат на Агафье Александровне Столыпиной (1809-1874); их сын Дмитрий Петрович Дохтуров - генерал-лейтенант, участник войн с горцами и турками.
• Сергей (1809-1851), мемуарист, владелец подмосковной усадьбы Поливаново . Был женат на падчерице графа А. И. Гудовича , графине Эрнестине Мантейфель.

Память

Напишите отзыв о статье "Дохтуров, Дмитрий Сергеевич"

Примечания

Ссылки

• // Российский архив: Сб. - М ., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова , 1996. - Т. VII . - С. 385-386 .
• Глинка В.М. , Помарнацкий А.В. Дохтуров, Дмитрий Сергеевич // . - 3-е изд. - Л. : Искусство, 1981. - С. 106-108.

Главнокомандующий 1-я Западная армия 2-я Западная армия 3-я Западная армия Дунайская армия

Отрывок, характеризующий Дохтуров, Дмитрий Сергеевич

– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.

С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d"Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.

Биография

ДОХТУРОВ Дмитрий Сергеевич , генерал от инфантерии (1810).

Происходил из дворян Тульской губ. На службу записан в 1771 пажом пpи Дворе, в 1777 пожалован в камер-пажи. В 1781 произведен в поручики с назначением в л-гв. Семеновский полк. В чине капитана в составе десантного отряда гребной флотилии принца К.Г. Нассау-Зигена участвовал в Русско-шведской войне 1788-1790, находился в сражениях при Роченсальме и Выборге, дважды ранен.

В янв. 1795 произведен в полковники и назначен командиром Елецкого пехотного полка. В нояб. 1797 пожалован чином ген.-майора с назначением шефом Софийского мушкетерского полка. С 1799 - ген.-лейтенант. С янв. 1803 - шеф Московского мушкетерского (с 1811 - пехотного) полка и инспектор пехоты Киевской инспекции.

Участник Русско-австро-французской войны 1805. Отличился в сражении при Кремсе. В Аустерлицком сражении, командуя колонной, находившейся на левом фланге войск союзников, сумел в тяжёлых условиях вывести из окружения остатки своей и соседних колонн. Командуя 7-й пехотной дивизией, участвовал в Русско-прусско-французской войне 1806-1807. Сражался при Голымине и Янкове, был контужен при Прейсиш-Эйлау и ранен при Гейльсберге, но в обоих случаях не оставил поле сражения до окончания боя.

В Фридландском сражении командовал центром и прикрывал главные силы русской армии при отходе за р. Алле. В апр. 1810 произведен в генералы от инфантерии и вскоре возглавил 6-й пехотный корпус.

В Отечественной войне 1812 командовал 6-м пехотным корпусом, входившим в состав 1-й Западной армии. Форсированным маршем сумел вывести войска из окружения на соединение с главными силами и участвовал в обороне Смоленска.

В Бородинском сражении 1812 командовал сначала центром боевого порядка русской армии, а после ранения ген. П.И. Багратиона - левым крылом. На совете в Филях высказался за новое сражение под Москвой. При отходе французов из Москвы своевременно вывел корпус к Малоярославцу, который вместе с корпусом ген. Н.Н. Раевского сыграл решающую роль в сражении, заставив Наполеона свернуть на Старую Смоленскую дорогу.

После изгнания французов из пределов России командовал войсками в герцогстве Варшавском. В ходе Заграничных походов русской армии 1813-1814 участвовал в сражениях под Дрезденом и Лейпцигом, руководил осадой Магдебурга и Гамбурга. Во время 2-го похода во Францию в 1815 командовал правым крылом русской армии. По окончании войны по болезни вышел в отставку. Был похоронен в Давыдовой пустыни Серпуховского у-да Московской губ.

Награжден орденами: российскими - Св. Владимира 1-й и 2-й ст., Св. Александра Невского и алмазными знаками к ордену, Св. Анны 1-й ст., Св. Георгия 2-й и 3-й ст.; прусским - Красного Орла 1-й ст.; дважды золотым оружием «За храбрость», одно из которых с алмазами.

Дмитрий Сергеевич Дохтуров (1759-1816 года) - русский военачальник, генерал русской армии.

Из тульских дворян. Родом из села Елисеевка Митякинской волости Михайловского уезда Рязанской губернии (ныне Дмитриевский сельский округ Серебряно-Прудского района Московской области). Родился 14 сентября 1756 года в семье Сергея Петровича Дохтурова и Елизаветы Алексеевны Коробьиной. Отец, капитан лейб-гвардии Преображенского полка, вышел в отставку и переехал в имение жены - с. Крутое Каширского уезда (ныне Серебряно-Прудского района), где и родился будущий герой Отечественной войны 1812 года. Образование получил в Пажеском корпусе.

Принадлежал к числу вождей, которыми особенно гордится русская армия. Необыкновенная храбрость в связи с такою же скромностью, прямодушием, отзывчивостью и добрым сердцем - делали его рыцарем без страха и упрека и заслужили ему горячую любовь всех, кто его знал.

Дохтуров записан на службу пажом пpи дворе Его Императорского Величества в 1771 году, в 1777 году был камер-пажом, а в 1781 году - произведен в поручики лейб-гвардии Семеновского полка.

В составе гвардейского отряда участвовал в русско-шведской войне 1788-1790 гг. В Роченсальмском сражении был ранен в плечо, но остался в строю. Под Выборгом был вторично ранен. За отличия был награжден золотой шпагой.

В 1795 году произведён в полковники, 2 ноября 1797 года в генерал-майоры, 24 октября 1799 года в генерал-лейтенанты. 22 июля 1800 уволен и отдан под суд, но был оправдан и в ноябре вновь принят на службу. С 30 июля 1801 года шеф Олонецкого мушкетерского полка, с 26 января 1803 года шеф Московского мушкетерского полка и инспектор пехоты Киевской инспекции.

В кампанию 1805 года участвовал в сражениях под Кремсом (награжден за него орденом Св. Георгия 3-го кл.) и Аустерлицем (орден Святого Владимира 2-й степени). В кампанию 1806−1807 годов отличился при Голымине, Янкове, вновь был ранен при Прейсиш-Эйлау, не покинул поля боя и был награжден шпагой с алмазами. Вновь отличился под Гутштадтом и при Гейльсберге был ранен в четвертый раз, но снова остался в строю. Под Фридландом командовал центром и прикрывал отступление через реку Алле. За эту кампанию был награжден орденами Св. Анны 1-й степени, Св. Александра Невского и прусским Красного Орла.

19 апреля 1810 года произведен в генералы-от-инфантерии и в октябре возглавил 6-й пехотный корпус.

При вторжении Наполеона в 1812 году Дохтуров, стоявший в районе города Лиды с 6-м пехотным и 3-м резервным кавалерийским корпусами, оказался отрезан от главных сил 1-й армии, но форсированным маршем (60 верст в день) на Ошмяны смог оторваться и выйти на соединение с ними. Во время Смоленского сражения, несмотря на болезнь, принял по приказу М. Б. Барклая-де-Толли руководство обороной города и в течение десяти часов отражал яростные атаки неприятеля, покинув горящий Смоленск только около полуночи.

В сражении при Бородино Дохтуров командовал своим 6-м пехотным корпусом, который стоял в центре русской армии между батареей Раевского и деревней Горки. Но после того, как смертельно раненый князь Багратион выбыл из строя, Кутузов поручил командовать 2-й армией которая оборонялась на левом фланге обороны.

Главнокомандующий знал и ценил по достоинству того, кого посылал на это опасное и ответственное место. Надеясь вполне на Дохтурова., он потребовал от него держаться на левом крыле до тех пор, пока не будет получено приказа об отступлении. И Дохтуров сделал все, чего только можно было ожидать от подобного ему человека. Прибыв на левое крыло в 11-м часу утра, он застал его в самом печальном положении.

Вот его собственные слова: "...генералы не знали, от кого получать приказания, а нападения неприятелей становились все упорнее. Принц Александр Виртембергский, которого Кутузов, после раны князя Багратиона, послал на этот фланг, не мог мне ничего объяснить. Начальник штаба 2-й армии, граф Сен-При, контуженный, уезжая с поля сражения, был так слаб, что тоже не в состоянии был сообщить требуемых мною сведений. К счастью, я встретил генерала Коновницына, который удовлетворил меня во всем. В то время наши войска отступали. Я устроил их..." . Везде, где только была опасность, где надо было поддержать бодрость усталых полков, ободрить примером, распорядиться - появлялся Дохтуров. Неприятелю, благодаря Дохтурову не удалось одержать больших успехов на левом крыле русской позиции.

На знаменитом военном совете в Филях, где решилась участь Москвы, Дохтуров подал голос "держаться перед Москвою".

В Тарутинском сражении Дохтуров командовал нашим центром. 11-го октября 1812 года особенно отличился, показав высокий пример решительности и почина. Находясь в с. Аристове, на пути к Фоминскому, куда его корпус был двинут Кутузовым, получил от Сеславина известие о движении Наполеона к Малоярославцу.

Верно оценив стратегическое положение, не колеблясь ни минуты, послал Кутузову соответствующее донесение, а сам поспешно двинулся наперерез французам, к Малоярославцу, куда и прибыл на рассвете 12-го октября. Это искусное движение и происшедший затем упорный бой, веденный Дохтуровым до прибытия главных сил, решили отступление Наполеона по старой Смоленской дороге.

В общей сложности, держал оборону в течение 36 часов, и заставил Наполеона отступать по пути по которому пришел в Москву. Замечательны слова генерала-героя, сказанные им войскам перед этим боем: "Наполеон хочет пробиться, но он не успеет или пройдет по моему трупу". За бой при Малоярославце Д. был награжден орденом св. Георгия 2 ст. большого креста.

Отличился в сражении при Дрездене и в Битве народов под Лейпцигом, руководил осадой Магдебурга (конец октября - середина ноября 1813 года) и Гамбурга (январь - май 1814 года). После этого отправился в Богемию для лечения ран. Во время 2-го похода во Францию (1815 год) командовал правым крылом русской армии.

Дохтуров помимо своих выдающихся военных способностей, спокойного и хладнокровного мужества, сознания долга, перед которым всегда забывал себя и личные выгоды, отличался редко симпатичною натурою и добротою. Так, например, находясь в 1813 году в Варшаве, щедрою рукою помогал вдовам и сиротам поляков, убитых или взятых в плен.

Это тем ценнее, что сам Дохтуров был вовсе не богат и, помимо жалованья, имел, как значится в его формулярном списке, всего 200 душ крестьян в Ярославской губернии... С этими прекрасными свойствами соединял примерную любовь к отечеству: он был в душе самый пламенный патриот.

Подчиненные обожали Дохтурова, что, между прочим, доказывается тем, что признательные сослуживцы, в воспоминание славных подвигов, совершенных под его начальством., прислали ему богатую табакерку с изображением малоярославецкого сражения и письмо от всего корпуса.

Жуковский, в своем знаменитом стихотворении "Певец во стане русских воинов", воздавая "хвалу" героям 1812 года, не забыл и Дохтурова, о котором им написано следующее двустишие:

"... И Дохтуров, гроза врагов,

К победе вождь надежный".

Высочайшим приказом от 1 января 1816 года генерал от инфантерии Дохтуров, состоявший командиром 3-го армейского корпуса, за болезнью, был уволен от службы, - с мундиром и пенсионом полного жалованья, и вскоре за тем умер в Москве в том же году, где проживал последнее время. Дохтурова сопровождали в могилу общие сожаления государя, армии и народа.

Погребён в Вознесенской Давидовой пустыни.

Дохтуров, Дмитрий Сергеевич

(1761-1816) - генерал от инфантерии, шеф Московского пехотного полка, происходил из небогатых дворян (родоначальник Дохтуровых, Кирилл Иванович, выехал из Константинополя в Москву при Иоанне Грозном) и принадлежал к числу вождей, которыми особенно гордится русская армия. Необыкновенная храбрость в связи с такою же скромностью, прямодушием, отзывчивостью и добрым сердцем - делали его рыцарем без страха и упрека и заслужили ему горячую любовь всех, кто его знал... Д. записан на службу пажом пpи дворе Его Императорского Величества в 1771 году, в 1777 г. был камер-пажом, а в 1781 - произведен в поручики лейб-гвардии Семеновского полка; в 1788 году Д. числится капитаном лейб-гвардии Преображенского полка. Боевое крещение будущего героя состоялось в шведскую войну, во время операции против шведского гребного флота. Уже здесь Д. вполне обнаружил свои блистательные военные качества и был дважды ранен: в 1789 году - в правое плечо и в 1709 году - в ногу. Императрица Екатерина II почтила мужество молодого офицера золотою шпагою с надписью "за храбрость". В 1795 году Дохтуров переведен был чином полковника в армию, в Елецкий пехотный полк. В 1797 году произведен в генерал-майоры и назначен шефом Софийского пехотного полка, а в 1799 - произведен в генерал-лейтенанты. В 1801 году Дохтуров - шеф Елецкого, а в 1803 г. - шеф Московского пехотного полка, в котором и произведен в 1810 году в генерал от инфантерии.

В 1805 году Д. блистательно отличился в сражении при Дирнштейне (на левом берегу Дуная, немного выше Кремса), где командовал сильною колонною, направленной скрытно в тыл французам. Действия этой колонны оказали решительное влияние на успех боя, а Д. заслужил орден св. Георгия 3-й ст. В том же году в несчастном для нас и знаменитом сражении под Аустерлицем Д. командовал 1-ю колонною на левом крыле союзников. Его необыкновенной храбрости и распорядительности эта колонна, да и все левое крыло было обязано своим спасением. Когда выяснилось, что сражение проиграно, 1-й колонне пришлось отступать при крайне трудных условиях, пробиваясь сквозь ряды неприятеля. Для прикрытия единственного пути отступления между Саганским и Меницким озерами Д. распорядился занять Ново-Ингерманландским полком селение Тельниц. Мужество этого полка и удачные действия авангарда Кинмайера, занявших Ауэзд, помогли отступлению остатков нашего левого крыла, потерявшего множество убитых, раненных, пленных и орудий. Пробившись сквозь противника, Д. присоединился к прочим войскам, считавшим его или погибшим уже, или взятым в плен. Рассказывают, что, когда, подавая пример войскам, он подъехал к плотине, обстреливаемой неприятельскими батареями, - самому опасному пункту поля сражения, то адъютанты стали просить Д. оставить это место, напоминая, что у него есть жена и дети. Д. отвечал на это: "здесь жена моя - честь, войска же, вверенные мне - мои дети" и, обнажив золотую свою шпагу, вскричал: "ребята, вот шпага нашей матушки Екатерины! Умрем за Отца Государя и славу России. Ура! с нами Бог и Александр". За подвиг свой в Аустерлицком сражении Дохтуров получил орден св. Владимира 2 ст. большого креста.

В кампанию 1806-1807 гг., участвуя во многих сражениях, Д. был контужен при Прейсиш-Эйлау и ранен при Гейльсберге, но в обоих случаях не оставил поля сражения до окончания боя. Наградою его мужества и благоразумных распоряжений были украшенная алмазами шпага, ордена св. Александра Невского и прусский Красного Орла. В битве под Фридландом Д., находясь в центре нашей крайне невыгодной позиции, мужественно отражал натиск французов, руководимых самим императором Наполеоном, а затем на него выпал трудный жребий прикрывать переход наших войск, совершавшийся под энергическим натиском противника, через р. Алле. Здесь его несравненное мужество, хладнокровие и распорядительность выказались в полном блеске. Находясь уже на другом берегу р. Алле, Д. заметил, что в одном из полков произошло замешательство, грозившее при данных обстоятельствах обратиться в панику. Тогда Д., не колеблясь ни минуты, бросился в реку, переплыл ее на лошади, привел в порядок расстроенные колонны и тем же путем возвратился назад. Кампания 1812 года застала генерала от инфантерии Дохтурова командиром 6-го корпуса в 1-й армии Барклая-де-Толли. Неожиданное начало войны и марш главных сил Наполеона, разрезавших центр 1-й армии, поставило 6-й корпус, стоявший в Лиде, в самое тяжелое положение. Чтобы не подвергнуться отдельному поражению, 6-му корпусу пришлось совершить крайне трудный и длинный фланговый марш. Охраняясь боковым и головным авангардами, Д. направился через Ольшаны в промежуток между Сморгонью и Михалишками и с боем успел пройти между французами и войти в связь с главными силами, отступавшими к Дрисскому укрепленному лагерю. Особенно труден был марш 19-го июля, когда 6-му корпусу пришлось сделать 42 версты, чтобы миновать Михалишки и не быть отрезанному французской конницей. В битве под Смоленском Д. снова отличился, взяв на себя одну из труднейших боевых задач. Еще незадолго до этого боя Д., только что начавший оправляться после перенесенной им горячки, был настолько слаб, что Барклай-де-Толли прислал спросить его - может ли он участвовать в обороне Смоленска? Уже сам факт этого вопроса, указывает на ту высокую репутацию, которою пользовался этот мужественный и скромный человек, незаменимый в те минуты, когда требовалось совершить высшие подвиги самоотвержения. Приближенные упрашивали Д. подождать до полного выздоровления, но он ответил им, что "лучше умереть на поле сражения, чем на постели"... И вот, 5-го августа корпусу Д., усиленному дивизиями Коновницына и Неверовского и 6-м Егерским полком из корпуса Раевского, а всего-20 тыс. человек при 180 орудиях (в течение дня силы Д. были доведены подошедшими подкреплениями до 30000 человек), пришлось вести отчаянный бой вплоть до 10 часов вечера. Благодаря обычным энергии и таланту Д., все атаки французов были отбиты.

Д. не щадил себя и, не обращая внимания на жестокий огонь противника, по обыкновению появлялся в самых опасных местах, воодушевляя солдат личным примером. На вопросы о здоровье он отвечал окружающим, что "выздоровел от смоленской битвы". Трудное ночное отступление из сожженного и обращенного в развалины, залитого кровью и усеянного телами убитых и раненных города - было, благодаря командиру 6-го корпуса, совершено вполне благополучно... Император Александр І, ценя выдающиеся заслуги героя, пожаловал ему единовременно 25000 рублей.

В сражении при Бородино 6-й пехотный корпус Д. был расположен сначала в центре, между батареею Раевского и деревней Горки. Д. поручено было командование войсками центра, но после того, как смертельно раненый князь Багратион выбыл из строя, Кутузов поручил командовать левым крылом Д. Главнокомандующий знал и ценил по достоинству того, кого посылал на это опасное и ответственное место. Надеясь вполне на Д., он потребовал от него держаться на левом крыле до тех пор, пока не будет получено приказа об отступлении. И Д. сделал все, чего только можно было ожидать от подобного ему человека. Прибыв на левое крыло в 11-м часу утра, он застал его в самом печальном положении... вот его собственные слова: "...генералы не знали, от кого получать приказания, а нападения неприятелей становились все упорнее. Принц Александр Виртембергский, которого Кутузов, после раны князя Багратиона, послал на этот фланг, только что туда приехал и не имел времени подробно узнать положение дела, - следовательно, не мог мне ничего объяснить. Начальник штаба 2-й армии, граф Сен-При, контуженный, уезжая с поля сражения, был так слаб, что тоже не в состоянии был сообщить требуемых мною сведений. К счастью, я встретил генерала Коновницына, который удовлетворил меня во всем. В то время наши войска отступали. Я устроил их"...Везде, где только была опасность, где надо было поддержать бодрость усталых полков, ободрить примером, распорядиться - появлялся Д. Неприятелю, благодаря Д., не удалось одержать больших успехов на левом крыле русской позиции. На знаменитом военном совете в Филях, где решилась участь Москвы, Д. подал голос "держаться перед Москвою". В Тарутинском сражении Д. командовал нашим центром. 11-го октября 1812 года Д. особенно отличился, показав высокий пример решительности и почина. Находясь в с. Аристове, на пути к Фоминскому, куда его корпус был двинут Кутузовым, Д. получил от Сеславина известие о движении Наполеона к Малоярославцу. Верно оценив стратегическое положение, Д., не колеблясь ни минуты, послал Кутузову соответствующее донесение, а сам поспешно двинулся наперерез французам, к Малоярославцу, куда и прибыл на рассвете 12-го октября. Это искусное движение и происшедший затем упорный бой, веденный Д. до прибытия главных сил, решили отступление Наполеона по старой Смоленской дороге. Замечательны слова Д., сказанные им войскам перед этим боем: "Наполеон хочет пробиться, но он не успеет или пройдет по моему трупу". За бой при Малоярославце Д. был награжден орденом св. Георгия 2 ст. большого креста.

В кампании 1813 года Д. участвовал в деле при Дрездене (1 октября) и в Лейпцигской битве, за которую получил орден св. Владимира 1 ст. В 1814 году, по занятии Гамбурга русскими войсками, Д. отправился, для излечения ран и болезни, на богемские минеральные воды и в Вену. Когда же Наполеон возратился с острова Эльбы, Д. было поручено командование правым крылом нашей армии, перешедшей через Рейн и направленной к Парижу. На смотру при Вертю Д. в последний раз явился перед войсками. Высочайшим приказом от 1 января 1816 года генерал от инфантерии Дохтуров, состоявший командиром 3-го армейского корпуса, за болезнью, был уволен от службы, - с мундиром и пенсионом полного жалованья, и вскоре за тем умер в Москве, где проживал последнее время.

Д., помимо своих выдающихся военных способностей, спокойного и хладнокровного мужества, сознания долга, перед которым всегда забывал себя и личные выгоды, отличался редкосимпатичною натурою и добротою. Так, например, находясь в 1813 году в Варшаве, Д. щедрою рукою помогал вдовам и сиротам поляков, убитых или взятых в плен. Это тем ценнее, что сам Д. был вовсе не богат и, помимо жалованья, имел, как значится в его формулярном списке, всего 200 душ крестьян в Ярославской губернии... С этими прекрасными свойствами Д. соединял примерную любовь к отечеству: он был в душе самый пламенный патриот. Подчиненные обожали Д., что, между прочим, доказывается тем, что признательные сослуживцы, в воспоминание славных подвигов, совершенных под начальством Д., прислали ему богатую табакерку с изображением малоярославецкого сражения и письмо от всего корпуса. Жуковский, в своем знаменитом стихотворении "Певец во стане русских воинов", воздавая "хвалу" героям 1812 года, не забыл и Д., о котором им написано следующее двустишие:

"... И Дохтуров, гроза врагов,

К победе вождь надежный".

Д. сопровождали в могилу общие сожаления государя, армии и народа... Д. был женат на княжне Марии Петровне Оболенской, от которой имел детей - Екатерину и Петра.

Московский Архив Главного Штаба. Книга формулярных списков за 1813 год. По архиву № 2897. - Леер: Энциклопедия военных и морских наук. - Богданович: "История Отечественной войны 1812 года" и "История войны 1813 года". - Переписка Дохтурова, помещенная в "Русском Архиве" и,Русской Старине". - "Обзор войн России от Петра Великого до наших дней", изданный под редакцией Леера, и пр.

Российский.

{Половцов}

Дохтуров, Дмитрий Сергеевич

Генерал от инфантерии, герой Отеч. войны; род. в 1756 г. и в 1771 г. пажом начал службу при Дворе; в 1781 г. был произведен в пор. лейб-гвардии Семен. п., в 1784 г. - в кап.-пор. и в 1788 г. - в капитаны. В 1790 г., в войну со Швецией, Д. вошел с полком в состав десант. отряда принца Нассау-Зигена и в ряде дел выказал себя храбр. офицером, был дважды ран. и за отличия награжден. зол. шпагой. Произведенный в 1795 г. в полк., в 1797 г. - в генерал-майоры, в 1799 г. - в г.-л., а в 1803 г. назначенный шефом Моск. пех. п., Д. покрыл свое имя громк. славой в последовавшем затем ряде войн с Францией. В кампанию 1805 г., за бой под Дирнштейном, он был награжден орд. св. Георгия 3 ст.; под Аустерлицем, командуя дивизией на лев. фланге боев. порядка союзников, Д. сохранил при разгроме их присутствие духа, порядок в дивизии и проявил большое личн. мужество и распорядительность. Пробиваясь сквозь кольцо франц. войск за р. Цитаву, Д. первый бросился на плотину, обстреливавшуюся непр. батареями. Его пытались удержать, напоминали о семье. "Нет, - отвечал Д., - здесь жена моя - честь, дети - войска мои!", и, обнажив свою зол. шпагу, он со словами: "Ребята, вот шпага нашей матушки Екатерины! Умрем за отца-государя и славу России!" повел войска в атаку на плотину и пробился. За этот подвиг Д. был награжден орд. св. Владимира 2 ст. В камп. 1806-1807 гг. Д. сражался при Голымине, Янкове, был вновь ран. при Прейсиш-Эйлау, но не покинул поля сражения и был награжден шпагой с алмазами, отличился под Гутштадтом и при Гейльсберге был ранен в 4-й раз, причем снова остался в строю; под Фридландом Д. командовал центром и прикрывал отступление через р. Алле. Заметив при этом замешат-во в одном полку, Д. бросился на лошади в реку, переплыл ее, восстановил порядок и так же вернулся обратно. За эту кампанию Д. был награжден орд. св. Анны 1 ст., св. Александра Нев. и прус. орд. Красного Орла. В 1809 г. Д. получил в командование VI корпус и в 1810 г. был произведен в генералы от инфантерии. Когда Наполеон вторгся в 1812 г. в Россию, Д., стоявший у Лиды с VI пех. и III рез. кав. корпусами, был отрезан от глав. сил 1-й армии, но форсир. маршем (60 вер. в день) на Ошмяны успел соединиться с ней. Затем на Д. была возложена оборона Смоленска. Совершенно больной горячкою, Д. не сдал команд-ния, предпочитая умереть "на поле славы, чем на кровати", и в течение 10 ч руководил боем, объезжая линию обороны города и воодушевляя войска. "Я выздоровел от Смоленской битвы", - говорил он потом своим приближенным. Под Бородином на Д. было возложено командование центром; когда же был ранен кн. Багратион, Д. было поручено командовать и лев. флангом. Появляясь всюду в самых опасных пунктах, Д. ободрял войска, лично их устраивал и направлял в атаку. В этот день под Д. одна лошадь была убита, а другая - ранена. На воен. совете в Филях Д. высказался за нов. бой под Москвой. Когда началось отступление французов из Москвы, Д. был послан Кутузовым из Тарутина на Аристово для преграждения им пути в хлебородные губернии занятием Малоярославца. Д. двинулся к нему форсиров. маршем и, предупредив французов в этом пункте, в течение 7 ч (до подхода корпуса генерала Раевского) выдерживал непрерыв. бой, заявив, что "Наполеон хочет пробиться, но он не успеет или пройдет по моему трупу". В общем Д. 36 ч оборонял Малоярославец и заставил Наполеона свернуть на Смолен. дорогу, что решило исход кампании. Награжденный за этот подвиг орд. св. Георгия 2 кл., Д. в камп. 1813-1814 гг. участвовал в сраж-ях под Дрезденом и Лейпцигом, руководил блокадой Магдебурга и осадой Гамбурга и после сдачи крепости отправился в Богемию для лечения ран. На Венск. конгрессе Д. был предметом особ. внимания как Имп. Александра I, так и союз. монархов, а когда стало известно о возвращении с о-ва Эльбы Наполеона, Д. было вверено прав. крыло армии, направленной к Парижу. В послед. раз перед войсками Д. явился на смотре при Вертю и, вернувшись в Россию, вышел в отставку, поселился в Москве и здесь умер 14 ноябр. 1816 г. (похоронен в Давыдовской пустыни, Серпуховского у., Моск. губ.). Незадолго до кончины Д. получил в дар от бывших своих сослуживцев богат. табакерку с изображением битвы при Малоярославце при письме генерала Капцевича от имени всего его корпуса. Д. был небольшого роста, тучный, слабого здоровья, но "в слабом и малом теле была душа, недоступная слабостям". Оч. скромный и храбрый, он не обладал круп. воен. дарованиями. Верующий христианин и убежденный фаталист, он уверял, что "на каждой пуле написано, кому она предназначена, - она виноватого найдет". Д. так пламенно любил Россию и все русское, что "самые недостатки рус. народа казались ему выше достоинств иностранцев". Благотворит-сть его и щедрость были "беспредельны".